Мне не дает покоя, какая же неблагодарная профессия - актерство. Я была вчера на "Повелителе мух". Спектакль идет семь раз в месяц. Я не понимаю, как можно себя семь раз в месяц убивать.
Начинается спектакль с того, что все мальчики выходят в зал, становятся в ряд перед сценой и начинают гудеть. Это жужжание растет, становиться громче, оно становится подсказкой, что Вельзевул живет в каждом герое, в каждом человеке, сидящем в зале. Этот гул эхом бродит по внутренностям, ты буквально слышишь, как полчища мух заполняют все твое естество. Это - предвестник трагедии. Свет гаснет, мальчишки ныряют под сцену и исчезают в нутре "острова", но гул в твое голове не умолкнет уже никогда. Так начинается болезненная двухчасовая операция по вскрытию человеческой души.
Спектакль вышел точнее и пронзительней книги, хотя вроде говорит о том же самом. Зрителей бросают в воду, а научатся ли они плавать или нет, никого не интересует. На спектакль традиционно приводят много школьников из старших классов. Возможно ли, что кто-то из этих детей задумается? Мне кажется это маловероятным, потому что спектакль не на детском языке. Хотя организаторов таких школьных походов тоже можно понять: если не привить подростку моральность, то когда эту моральность вообще привить можно? Но я продолжаю придерживаться мнения, что подростков могут излечить только душеспасительные беседы, а не книги, спектакли и фильмы.
На первом ряду сидеть больно. Сердце, вы знаете, так и норовит из груди выпрыгнуть и поминутно сжимается. Каждый персонаж - архетип человеческого общества. Хрюша - умный человек, который знает, как нужно правильно, но не вызывает к себе доверия, потому что поминутно себя прощает. Ральф - человек с принципами, который становится беззащитен перед людьми, для которых его принципы ничего не значат. "Это конец! Они уходят! - кричит Хрюша, - Да прокричи же в мегафон, прокричи, чтобы вернулись!" "Да понимаешь же ты, что если я прокричу, а они не вернутся, вот тогда будет конец! Тогда в нас ничего человеческого не останется, тогда они совсем не смогут вернуться!" - отвечает Ральф. Мальчишки не вернуться из чистой вредности, да и вы, чтобы вы там сейчас не думали, тоже не вернулись бы, охваченные первобытным религиозным экстазом. Такие как Джек становится политиками, они спокойно принимают власть, а такие как Роджер являются настоящими Мефистофелями, опорными столпами конфликта, которые ставят всех на свои места. Саймон, конечно, самый важный персонаж. Это юный князь Мышкин, богобоязнь и человеколюбие, который умирает первым. Разве это не символично? Никольский сыграл лучше всех, хотя сложно ультимативно заявлять такие вещи, когда на сцене Селезнев и Морозов в окружении молодых стажеров театра, у которых черти в глазах пляшут.
Каждый кадр вопит кинематографической точностью. Мальчики ненавязчиво формируют композиции и замирают. Каждое движение отточено. Сцена, обезображенная осколками самолета, аналог закрытой комнаты, полной камер, где можно проследить движение каждого. Сначала мальчики правда хотели как лучше. Они хотели спастись и подождать взрослых, они не бунтовали, не пытались захватить власть (кроме, пожалуй, Роджера, который с самого начала хотел стать лидеров, но в итоге стал серым кардиналом). Начали с мирного социализма, а медленно докатились до первобытности. Пробирающая до мурашек мелодия, сочиненная Дмитрием Покровским, выстукивается и выкрикивается, сопровождает две сцены убийства. Чертовски крепкие декорации, скажу я вам, и пыли очень много. Мальчишки обегают зал по коридорам и поют песню - инфернальное зрелище, наверное, к которому привыкли все работники театра. Под сценой - звуки острова Михаил Александров, покруче, чем человек-оркестр. Мальчики великолепно поют церковные хоралы 13-14 века, великолепно прыгают и кидаются сырым мясом. Отдельное спасибо Додину за свиную голову. Настоящую, всегда новую свежую свиную голову, которую сажают на кол. Спасибо за маленькую живую свинку, которую на сцене только что потрошить не стали (Додина просто кто-то отговорил, я уверена). Аутентичность и реалистичность происходящего зашкаливает.
Все заканчивается монологом Ральфа и летчиком, который выходит "богом из машины" и обещает спасения. Снимает шлем, и мы видим Селезнева-Джека. И понимай как хочешь. Может это символ того, что в том, взрослом мире, все так же как на острове, и возвращение - не спасение вовсе, а может это коварный Джек решил заманить Ральфа и убить, потому что уверен, в Ральфе сидит зверь...
Пойду обязательно ещё, обязательно в первый ряд, обязательно перечитав Голдинга.
Уже вне рамок моего скромного отзыва-крика я добавлю, что больше никогда не посмотрю на кинозвезд прежними глазами. У меня произошли необратимые изменения сознания.